http://www.colta.ru/articles/art/620
Протест в тихой Норвегии
В Тромсё проходит выставка активистского искусства
текст: Сергей Гуськов
© Colta.ruПолгода назад кураторы Марита Муукконен (Marita Muukkonen) и Ивор Стодольский (Ivor Stodolsky) рассказали в интервью COLTA.RU о готовящемся тогда проекте, название которого все время менялось — неизменным оставалось лишь слово Re-Aligned, хотя насчет перевода этого понятия также не было единого мнения и, видимо, его нет до сих пор. Думаю, что и смысловая начинка у этого Re–Aligned все время меняется. Для кураторов, которые делали в Венеции Цыганский павильон, а теперь перемещаются по Евразии с новым долгоиграющим проектом (можно посмотреть на карте маршруты миграций), такая нестабильность вполне органична. Мне самому близка эта номадическая эстетика.
В сравнительно небольшом норвежском городе Тромсё, расположенном за полярным кругом и при этом являющемся очень важной для страны локацией — исторически и по факту, проходит один из этапов проекта, который на данный момент называется RE-ALIGNED ART — или, как перевели в официальном буклете, «Ре-ангажированное искусство», хотя там же значится и более раннее «Вновь присоединенные». В музее Тромсё Кунстфоренинг, который стоит посреди лужайки на склоне и с виду напоминает среднюю школу, собрались художники из Евросоюза, России и Украины (в списке участников также были художники из Белоруссии, но они, кажется, лично не присутствовали). Норвежское слово «Kunstforening», присутствующее в названии музея, буквально означает что-то вроде «art association» или «art society», то есть не стандартный выставочный зал, кунстхалле, а институцию, возникшую как местная самоорганизационная инициатива — примерно так, как создавались разные географические или математические общества. В Норвегии много художественных заведений того же типа, что и этот музей в Тромсё. И именно это пространство стало главной площадкой проекта, который включал выставку и дискуссионную программу. И то и другое требует пояснения, поскольку в музее было представлено и обсуждалось активистское и протестное искусство.
© Colta.ru
Что касается активизма, то любой активизм воспринимается, по большому счету, двумя способами, вернее, даже так: адекватными, по сложившимся представлениям, кажутся две формы его репрезентации. Во-первых, собственно участие в акциях: зачастую непосредственные свидетели акций ощущают себя участниками, если и не готовили их или даже пытались им противодействовать. Любая акция — это реалити-шоу, в которое вовлекаются все, кто попадает в «зону поражения». Во-вторых, современный активизм не может существовать автономно. Важным дополнением ему, а доказательство тому — деятельность «Войны» и Pussy Riot, всегда служат медиа: блоги, социальные сети, YouTube, пресса и телевидение, на ретрансляционные возможности которых активисты очень рассчитывают, не уставая при этом ругать возникающие искажения и упрощения. Все остальное как бы не работает.
Но мы уже давно имеем дело с третьей формой — выставками, которые иногда приобретают черты конференций или фестивалей. Вспомните хотя бы «МедиаУдар» или выставку протестных плакатов, организованную OpenSpace.ru, про которую тогда говорили: еще не утихли протесты, а вы уже их эксплуатируете. Выставки всегда под вопросом. Однако они все же имеют определенную ценность — активизм показывается как исторический феномен, даже если это совсем свежие акции. Несомненно, это и создает тот эффект инструментализации протеста институцией или куратором, а иногда даже «коммерциализации», хотя не всегда понятно, что и как продается-покупается. Часто принято просто осуждать без понимания, что же является причиной возмущения. Мне кажется, что к такой форме демонстрации активистского искусства или просто активизма лишь один вопрос: акции отрываются от своего непосредственного «здесь и сейчас», но, в отличие от видео- или фотодокументации в интернете, здесь зритель сталкивается с ними как вернисажный фланер — нет того эффекта погружения, эмоционального включения, который наблюдается, когда смотришь ролики или фотографии индивидуально или тем более лично присутствуешь на акции.
Баби Бадалов, Геополитическое лингвистическое замешательство© Colta.ru
Однако это не то чтобы какое-то совсем уж негативное явление — просто неизбежная адаптация, обусловленная выставочной стратегией. Она продолжает смущать, но люди в целом относятся с пониманием. Смягчающими обстоятельствами становятся смежные формы — те самые конференции или дискуссии, потому что там снова возникает эффект прямого действия, хотя бы на уровне радикального высказывания или критического ответа на него (это может быть, в частности, и критика самой этой выставки). Именно так и построили свой проект Марита Муукконен и Ивор Стодольский, объединив документацию акций художественными работами и дискуссией.
На выставке можно увидеть самые разные работы, в том числе те, авторы которых не имеют художественных амбиций. К числу таковых я бы отнес мурманского правозащитника Леонида Arch Genius: он, конечно, обозначен как «уличный художник», но его работы, показанные на выставке, — чистая агитация. Он расставляет по родному городу манекены, «анархо-кукол», которые снабжены табличками с лозунгами. Также на выставке было много видео — с «Монстрации», из автобуса в поддержку группы Pussy Riot и т.д.
Роман Минин, План побега из Донецкого региона© Colta.ru
На двух этажах музея много самых разных произведений. К примеру, фотодокументация работ Тимофея Ради из Екатеринбурга, который написал на многоквартирных домах простые, даже немного сентиментальные фразы (в самом Тромсё, в портовом районе, он нанес на огромный док фразу «Я бы тебя обнял, но я всего лишь текст»). Такой экзистенциальный активизм (хотя Радя делает и совсем другие вещи, которые также показаны в Тромсё) характерен для художников, работающих в стрит-арте или пришедших из этой сферы, — достаточно вспомнить творчество Кирилла КТО. Такие — в буквальном смысле — высказывания могут вызвать улыбку, однако часто, как в случае с теми ребятами из Петербурга, которые стояли в питерском метро с табличкой «Доброе утро» и которых полиция пугала административным наказанием, позволяют воочию увидеть не только страх властей перед пресловутым голосом улиц, но и общую зажатость живущих в стране людей, атмосферу безысходности, которую все так страстно полюбили.
Другая работа про общественные настроения — мурали Николая Олейникова; его, правда, занимает не российская, а норвежская ситуация. Исходным пунктом его site specific исследования был Брейвик — символ необъяснимой и экстраординарной катастрофы для норвежцев. Художник же предположил, что происшедшее закономерно: причины, по его мнению, стоит искать в культе насилия, который, как оказывается, — абсолютно новое явление для норвежцев. Олейников приводит следующий пример: жители Норвегии любят охоту, это традиционное занятие, однако за последние лет десять или чуть больше тематические издания про охоту заполнила, по выражению художника, «порнография насилия». Расчлененные животные и обаятельные, улыбающиеся люди в крови только что освежеванных туш; стоящие посреди идиллического ландшафта и держащиеся за руки влюбленные, из рюкзаков которых торчат оленьи конечности, — вот лицо новой культуры. «В течение нескольких десятилетий в этих журналах нельзя было встретить ничего подобного, — рассказывал художник, — если только выпотрошенную рыбу, но в последние годы все резко изменилось». Всплеск этой «символической» жестокости, по мнению Олейникова, был той питательной средой, которая взрастила Брейвика и не только его. В своих «обучающих фресках» художник соединяет выдержки из норвежской прессы, из которых сквозит скрытое фашизоидное послание, и образы химерических существ, полулюдей-полузверей.
Проект «P.S.» Софии Гавриловой был показан два года назад на международном фестивале активистского искусства «МедиаУдар», проходившем в рамках прошлой Московской биеннале. Это несколько листов плексигласа, на каждом из которых черными точками обозначены разные типы тюрем и прочих учреждений российской пенитенциарной системы. Если посмотреть с нужной стороны, то все эти слои накладываются друг на друга и на карту России — получается страшная картина тюремной империи. И как мы понимаем и знаем из разных источников, в том числе таких, как письмо Надежды Толоконниковой, эта система не перевоспитывает, она унижает и убивает. Сама тюремная география работает на дальнейшее погружение заключенных в эту систему, способствует их возвращению в тюрьмы. Можно пройтись вдоль листов и посмотреть, сколько в России тех или иных мест заключения, как их расположение способствует образованию среды, воспроизводящей преступность.
София Гаврилова, P.S.© Евгений Назаров
С настоящей поэзией сталкиваешься, когда рассматриваешь работы живущего в Париже Баби Бадалова, который использует различные языки (ни один из них он, по собственному признанию, не знает достаточно хорошо, а говорит он понемногу на русском, английском, французском, турецком, арабском, фарси, азербайджанском и еще бог знает на скольких языках), чтобы выразить свое положение в мире — положение человека, не являющегося нигде своим, много странствовавшего, убегавшего, скрывавшегося и обживавшего все новые и новые родины. Когда во время публичной встречи с художниками он рассказывал о своей жизни, то и дело срываясь с английского на другие языки, казалось, что слушаешь песню. Не знаю, стоит ли относить то, что делает Баби Бадалов, к активистскому искусству, но переплетающиеся буквы, незаконченные фразы, вязь смешавшихся наречий на картинах и полотнищах оставляют после просмотра сильное впечатление.
Харьковский художник Роман Минин создал в двух пространствах, в Тромсё Кунстфоренинг и в галерее Small Projects, две комнаты с муралями. Кое-где добавлял фото, а где-то суровые фигуры шахтеров дополнялись узорами. В музее нужно было надевать каску с фонариком, чтобы смотреть росписи стен, поскольку помещение погружено во тьму — зритель оказывался в забое.
Собрание выпусков газеты «Что делать?»© Colta.ru
Художники Эльдар Ганеев и Степан Субботин, входящие в группировку «ЗИП» из Краснодара, сделали специально для выставки две работы. Одна — три высоких стула, стоящих перед окнами — так, чтобы можно было созерцать фьорды, правда, одно окно заколочено, зато на каждом стуле есть ремень безопасности и подставка под бокал вина. В принципе, обычная инсталляция, забавным образом оказавшаяся на выставке протестного искусства. Присутствие такой работы мне очень нравится, так как разбавляет излишнюю серьезность активистских посланий — мне уже приходилось писать о разного рода художественных реакциях на акционистские стратегии и прямолинейный активизм. А то, из-за чего «ЗИП» попали в список участников, — видео акции «Будка одиночного пикета» — показывалось в Тромсё и комментировалось ее главным героем Эльдаром Ганеевым. Другая работа «зипов» вдохновлена известным поступком музыканта из Bloodhound Gang. Они соорудили машину для бесконечной стирки флагов разных стран: полотнища двигаются по кругу, стираются, отжимаются, сушатся. Через несколько циклов краска с флагов начинает смываться и смешиваться — получаются одинаковые абстрактные полотна. Кстати говоря, эта машина стоит в небольшом пространстве Kurant, которым руководят молодые ребята. Оказывается, в Норвегии есть программа по поддержке таких крошечных художественных инициатив — мини-галерей, artist run spaces. Подобные поддерживаемые государством проекты есть в Осло, Тронхейме, Бергене и Тромсё.
В старейшем норвежском кинотеатре, который располагается не в столице, а в небольшом городе на другом конце страны, что уже о многом говорит, прошел показ фильма «За Маркса» Светланы Басковой. Эта картина уже неоднократно показывалась в разных городах России, несмотря на все те препятствия, что ей чинили. Для тех, кто не знает: сюжет простой, рабочие создают на заводе независимый профсоюз, владелец решает разобраться с ними, чтобы и дальше получать максимум прибыли при минимуме затрат, а дальше — кровь, страдание, предательство, возмездие. Большой плюс этого фильма — он сделан с увесистой долей популизма, и это именно то, что не нравится многим художникам и что при этом необходимо в ситуации, когда не то что доверие к профсоюзам, а вера в саму возможность человеческого взаимодействия, кажется, безвозвратно потеряна. «За Маркса» является предельно активистским, хоть и похож на обычную экранизацию классического романа.
Серое Фиолетовое, доклад про Анатолия Москвина© Colta.ru
В самой картине много ярких и запоминающихся моментов, но я бы хотел обратить внимание только на один из них. В самом начале фильма есть сцена в автобусе: рабочие едут на завод, одновременно происходит профсоюзная агитация. Один из рабочих разъясняет другим, чем хорош независимый профсоюз, призывает вступать в него. Среди рабочих, которые едут в автобусе, есть одна женщина, она сидит в самом конце салона, в углу. Кто она, как ее зовут, кем она работает на предприятии, мы так и не узнаем. Самый яростный активист, обращаясь к рабочим со своими призывами, поворачивается к ней спиной. Он не то что не говорит с ней — он ее не видит, для него ее нет с самого начала. Эта сцена очень четко характеризует происходящее в профсоюзной и политактивистской среде, где женщины, а также представители ЛГБТ-сообщества пугающе часто оказываются лишними людьми.
Как я говорил выше, конференция является возможностью устроить собственную акцию. Так, прозвучал доклад об Анатолии Москвине, известном деятеле из Нижнего Новгорода, который выкапывал трупы, мумифицировал их и превращал в кукол. Когда открылось, что в его доме находится около трех десятков таких мумий, это вызвало большой шум в Нижнем Новгороде. Для квир-активиста Серое Фиолетовое эта история была основой для манифеста, а теперь и акции, поскольку первоначально была заявлена другая тема доклада. Фактически это был манифест освобождения мертвых тел, и такой радикальный жест не мог остаться без ответа. Спор начался в зале, где слушались доклады, а потом перетек в кулуары.
Группировка ЗИП, Три стула© Colta.ru
Самое интересное, как всегда, узнаешь случайно. Поговорил, стоя на крылечке музея, с художником по имени Кёре, одним из тех, у кого в Тромсё Кунстфоренинг находятся мастерские. Сам он подрабатывал в тот момент как видеооператор во время конференции, а до этого помогал некоторым художникам с монтажом их работ. Словно извиняясь, он заметил, что на нынешнем проекте трудится много волонтеров из числа студентов арт-школ и художников, которые получают от музея небольшие деньги за свою помощь. «В мире есть места, где таким помощникам даже небольшие деньги не платят, особенно в Лондоне и Москве», — возразил я своему собеседнику и начал рассказывать, что в обоих городах были и продолжаются попытки создать профсоюзы и другие организации, чтобы те могли отстаивать трудовые права. «А у нас этого добились отчасти», — улыбаясь, сказал художник. Оказывается, с 1970-х годов норвежские художники, самоорганизовавшись в союзы, активно боролись за свои трудовые права. Да и вообще Кёре посвящает свои динамические инсталляции прекаритетным работникам, которых сейчас полным-полно — и не только в современном искусстве. Говорил он об этом спокойно, без активистского запала, потому что для него это уже бесспорные вещи, хотя еще вчера было лишь требованием на демонстрации.
Комментарии
Презентация проекта Николая Олейникова© Colta.ru
The coloring book My Daddy is a Policeman. What Does He Do at Work? by Marina Naprushkina appeared as a part of the civil campaign against police violence in Belarus called “Beware, police!”.
